Тео сел на тротуар, всё ещё не выпуская из объятий шокированную Анацеа. Та лишь напряжённо дышала. Желтоглазый взор остекленел и замер в одной точке. Толпа расползлась по улочкам, оставив их наедине со своими мыслями. С досадой Тео приметил маленькую кровоточащую ссадину на шее Анацеа, точно под воротником куртки, и прижал девушку к себе ещё сильнее.

– А Вы – лихач, – неожиданно раздался над ухом робкий голос.

Тео с трудом повернул окаменевшую шею и заметил, что над ними склонилась та самая юная девушка в зелёном пальто. Её короткие волосы, похожие на иглы, походили на обрубки проволоки.

– Нужна помощь? – неожиданно предложила она, и на угловатых щеках заиграл румянец.

– Нет, дитя, – Тео попытался улыбнуться, но усмешка выглядела неестественно. – Мы справимся. А ты, должно быть, на первый этап спешишь.

– Ну, раз не нужна… – девушка, снова покраснев, поправила одежду на его спине. Тео так и не сообразил, зачем ей это было нужно.

– Спасибо, – отрезал Тео.

– Меня зовут Дея, – тихо сказала девушка, нырнув на мощёную тропку, что тянулась нитью паутины к подземному переходу.

Тео проводил удаляющуюся фигуру взглядом. С трудом выпрямив спину, встал на ноги и склонился к шокированной спутнице.

– Пойдём, – протянул он. – А то промокнем совсем.

Прохладный ветер ошпарил спину колкими каплями, и осознание свалилось на голову, как град в середине апреля. От буйного приключения свитер и рубашка лопнули и расползлись, открыв клеймо грязных. Вот почему толпа разбежалась, едва они оказались в безопасной зоне. Мир никак не может смириться с мыслью, что права грязных особей теперь не ограничены ничем, кроме людской глупости. А девчонка со странным именем Дея лишь пыталась его спасти, прикрыв позорную метку.

– Так это был ты? – Лариса пожала плечом, купаясь в потоках ароматного дыма. Подобие улыбки согрело уголок её губ, и она тут же спрятала нечаянную эмоцию.

– Может быть, я. А может, и не я, – Лихач развёл руками. – Говорю же, это – всего лишь моя история для тебя. Ешь.

Лариса нехотя разломила пирожок. Мягкое тесто пропиталось яблочным джемом по контуру. Потоки мальтозного сиропа зигзагами распластались по фарфору. Но есть по-прежнему не хотелось. Даже сладковато-кислый запах начинки, ранее казавшийся аппетитным, теперь внушал лишь отвращение и тошноту.

– Я не понимаю, зачем ты рассказываешь мне это, – сонно пробормотала Лариса, кроша краюшку пирожка. – Хвастаешь покорёнными сердцами?

– Осталось немного, – чёрные глаза Лихача застыли, будто обледенев. – Ты всё узнаешь. Помни только об одном. То, что я говорю тебе – сказка, и не более того.

Непонимающе пожав плечом, Лариса откинулась на спинку диванчика. Хищная розовая подсветка выжигала на сетчатке пятна. Ей уже было всё равно, во что верить. Равно, как и где находиться. Хотя, здесь – даже лучше, чем дома. Там, на втором этаже бюджетного дома-посадки, всё напоминало о Нери. Каждая вмятинка на полимерном полу, каждый щелчок загорающейся лампы, длинные толстые волосы, запутавшиеся в зубьях расчёсок, мужские рубашки, всё ещё валяющиеся комком в сушильном аппарате. Лариса так и не извлекла их с того самого дня. Потому что боялась, что сойдёт с ума, как только пальцы ощутят знакомую гладкость экополотна. Старые джинсы Нери ржавого окраса до сих пор пылились на спинке стула в его половине комнаты. Их давно пора выкинуть или сдать в фонд помощи неимущим, но Нери отчаянно противился, словно они представляли для него особую важность. И даже надевал их на учёбу.

– О чём задумалась? – Лихач развернул голову, и Лариса заметила седину на его висках. Как же он изменился за эти годы!

– О рубашках в сушилке, – выдохнула Лариса. – Я их не вытащила.

– А ты всё та же, – Лихач самодовольно ухмыльнулся и отпил из чашки.

– А ты всё так же ранишь бесконечными насмешками.

– Это не насмешка. Это удивление. Не ищи в дерьме золота, – чашка сердито стукнула о столешницу.

– Да зачем я вообще согласилась с тобой пойти?

Несколько минут Лихач насуплено молчал, размешивая чай. Крошки от пирожков налипли на рукав его свитера, но он не обращал на это внимания. Лариса отворачивалась каждый раз, когда ненароком встречалась глазами с бывшим мужем. Опускала голову, стараясь сдерживать эмоции. Но тут же вспоминала о рубашках в сушилке и джинсах, забытых на спинке стула, и слёзы наворачивались снова. Когда же придёт конец этим мучениям?

– Можешь не сдерживаться, – отрезал Лихач, отодвигая опустевшее блюдо из-под соевой нарезки.

– Много ты понимаешь! – огрызнулась Лариса.

Молчание снова повисло в воздухе. Даже переливы музыки, льющиеся из-под потолка, не могли разбавить гнетущую неловкость. Лариса, закашлявшись от дыма, принялась завязывать шарф. Ни к чему хорошему эта встреча не привела и привести не могла.

И зачем она снова ему поверила?

– Ливень накрыл их около подъезда, – неожиданно заговорил Лихач, когда она застёгивала сумку. – Наверное, именно тогда они оба поняли, что судьба свела их не случайно. Может быть, их взгляды, прорвав пелену дождя, пересеклись. Может быть, в крови забурлил медиатор счастья. А, возможно, гроза решила связать их руки, дабы позабавиться.

Анацеа не проронила ни звука, пока они шли до дома. Даже внезапно обрушившийся острыми иглами ливень не заставил её удивиться. Словно она заранее знала о том, что это должно было произойти. Но, наблюдая за тем, как осторожно и неловко она переставляет ноги, Тео понимал – опасается. Мостовая под её туфельками – минное поле, а монорельсовые составы, то и дело взрывающие гудением воздух – боевые ракеты. Где бы она ни прибывала ранее – в мире видений, порождённых диссоциацией, или в параллельной реальности, если такая существует – эта вселенная чужда ей.

Когда Тео поглядывал на Анацеа, его пробирала дрожь. Он физически ощущал, насколько ей холодно под колючими грозовыми потоками. Да и выглядела Анацеа так, словно её только что достали со дна городского озера. Голубая куртка на плечах покоробилась от влаги и покрылась тёмными пятнами. Мокрый шифон юбки прилип к ногам, а плети длинных волос – к щекам. Прозрачные капли бежали по лицу, собираясь лужицей над верхней губой. Шея покрылась мелкими бугорками мурашек.

Анацеа молчала, но следовала за Тео, словно привязанная. Так, словно он мог защитить её от опасности. Он слышал, как шаркают её туфли и осознавал, что больше Анацеа не посмеет убежать, рванув в дебри неизвестного. За сегодня она и без этого достигла предела. Настолько, что коротким словом «шок» здесь не отделаешься.

Узкая улочка, изогнувшись среди лысых палисадников, привела в закрытый дворик. Спутанные кусты, не успевшие ещё раскрыть почки, обрамляли его, как спирали колючей проволоки. Три одинаковые, узкие многоэтажки возвышались на выложенной плиткой площадке, как грибы. Пологие тени тянули пальцы к лесу, за пределы жилой зоны. Три одинаковые крыши виртуозно удерживали над двориком крытую станцию монорельса. Полоски путей, выползающие из-под стеклянного купола посадочной площадки, полукругом огибали дома, а затем какое-то время шли бок о бок. Далеко над лесополосой две линии расходились. Одна улетала к центру города. Другая неслась серебряной стрелой на периферию.